орущий в крыжовнике

Как же я устал. До скрипа в суставах. До стона в груди. До гула в голове.

Я делаю все что должен, могу и гораздо больше чем умею. Каждый день. Каждый чертов день я выхожу из дому почти счастливым, оттого что знаю как доделать невозможное. С утра я вижу когда будет просвет. Вот еще чуть-чуть — тут поднажму, тут заставлю, тут обману или накричу, тут попрошу помощи и все начнет помещаться в обыкновенный календарь.

И каждый вечер хочется выть. Оттого что каждый день оказывается, что надо еще что-то. И вот это вот.и этому надо научиться. А вот это — не помогут и надо что-то думать. И под вечер горб мой выше капитолийского холма. Под вечер глаза мои чернее ночи, хотя с утра они были зелеными. Вечером улыбка моя у всех знакомых вызывает только один вопрос: что случилось?

Я ору по телефону на виноватых. Или говорю внятно обоснованные вещи. Это в принципе одно и то же — ору я или говорю серьезно. Что самое страшное — я понимаю, что провинились они не со зла. Просто забыли, просто решили оставить на потом. И я ору правильные вещи, ощущая себя занудным ублюдком-моралистом. Ору потому что не знаю как еще можно все поменять. И потому что точно знаю — надо менять.

И ору не потому, что раздражен или обижен. Ору потому что напуган. Я уже три года боюсь — каждый божий день боюсь. Боюсь, что что-то не так делаю или не делаю то что нужно. И вот-вот станет необратимо поздно и пойдет лавина, которая снесет все абсолютно — все что укладывалось так старательно. И тогда я не смогу сделать абсолютно ничего, чтоб что-то выправить.

Я научился почти всему и меня может и не снесет. Но если смыть с себя все сделанное — это будет уже какой-то другой человек. Человек, который каждую секунду будет понимать, что все вокруг сломалось из-за него. Значит это будет совершенно другой человек. Несправившийся. Не я.

И поэтому я боюсь. До гула в башке боюсь. И это все не про работу. На работе я немного не успеваю, но справляюсь вроде.