Арслонтандиливкак и…
Начало
Продолжение
Арслонтандиливкак и укрощение пальца
Арслонтандиливкак и педагогика
Арслонтандиливкак и сложная реальность
Арслонтандиливкак и тяга к Прекрасному

Моральные и не очень сказки.
(серия бестолкового бреда, претендующего на сагу или даже на эпос. Претендующего, правда, на это звание в кругах людей, которые не совсем себе представляют, что такое эпос или сага )

Арслонтандиливкак и одушевление

— Арслонтандиливкак! – строго позвал папа из кухни.
Арслонтандиливкак вздохнул и побрел на кухню.
— Здравствуйте, родитель! – поклонился он. – Что на этот раз натворил ваш непутевый сын? Чем вызвал он гнев своего единоутробного отца? Чем плоть от плоти разозлило плоть?
— Не смей называть отца плотью. – строго сказал папа.
— Ага. Я значит, согласно твоим же утверждениям, плоть от плоти твоей, а ты стало быть уже и не плоть вовсе? – удивился Арслонтандиливкак.
— эээ. Ну в общем… – смешался папа. – Единоутробным отцом зато я быть никак не могу. Ага? Съел?
— Это оксюморон, родитель. – улыбнулся Арслонтандиливкак.
— Я посмотрю потом в интернете – что такое оксюморон и молись, чтоб этот термин оказался мне по душе. – пригрозил папа.
— Я могу тебе объяснить. Оксюморон – это…
— Я сказал – сам посмотрю! — перебил папа.
— Вот и вырос папка! – умильно вздохнул Арслонтандиливкак. – Ну удачи тебе. Пока.
И пошел из кухни.
— Пока, Арс. – кивнул хихикая папа и вдруг опомнился. – Стой! Арслонтандиливкак, вернись! Вечно ты меня забалтываешь, чтоб я забыл чего звал тебя.
— Не сработало. – вздохнул Арслонтандиливкак возвращаясь. – Что тебя рассердило, родитель?
— А с чего ты взял, что мне есть на что сердиться, а? – применил хитрый прием папа. – Значит ты что-то натворил все таки? Может признаешься сам?
— Неа.. Не вырос папка. – вздохнул Арслонтандиливкак. – Ты ж меня полным именем назвал. Всем известно, что когда интеллигентные и образованные отцы сердятся – они называют своих сыновей полными именами. Николями вместо Колек, Александрами вместо Сашек, Арслонтандиливкаками вместо Арсов.
— Уел. – кивнул папа, польщенный тем, что его назвали интеллигентным и образованным – Есть такое. Не знаю, почему..

— Наверное им кажется, что так строже и официальнее звучит. – предположил Арслонтандиливкак. – Тогда ребенок понимает, что разговор предстоит серьезный и заранее настраивается на серьезный лад.
— Наверняка. – согласился папа. – Чтоб ребенок не полез, допустим, обниматься и целоваться с отцом, а тот, в свою очередь, не размяк и исполнил свой педагогический долг. То есть, свершил акт воспитания до конца.
— Логично. – кивнул Арслонтандиливкак. – Очень трудно воспитывать сына и говорить ему «Ах ты такой-сякой позоришь отца!», если сын в это время висит у отца на шее и приговаривает «Папулечка, ты у меня самый лучший папка!». Наверное.
— Вот-вот. – кивнул отец. – Хорошо, что понимаешь. Молодец.
— Ну я пойду? – спросил Арслонтандиливкак.
— Иди. – кивнул папа, но опять спохватился. – Нет! Стой! Арслонтандиливкак!
— Опять не вышло. – вздохнул Арслонтандиливкак. – Ну ладно. Выкладывай. Чем недоволен-то? Что я, непутевый, опять натворил?
— Ты мне можешь рассказать, что случилось с радиоприемником? – спросил папа. – Почему он так тягостно молчит?
— Он лишился дара речи. – ответил Арслонтандиливкак. – Теперь он отдыхает душой. И ему теперь хорошо.
— Зато мне теперь плохо. – сказал папа. – Я привык слушать новости за завтраком и музыку. А сегодня я ел, ощущая себя глухим.
— А ты поставь себя на место приемника. – сказал Арслонтандиливкак. – Каждое утро говорить чужими словами, петь какую-то безрадостную чушь, безудержно лажая, скармливать тебе заведомую неправду… Каково ему, а? А теперь он молчит и счастлив! Это же гуманизм чистой воды по отношению к радиоприемнику! И к тебе, между прочим, тоже.
— То что он теперь счастлив – ты меня убедил. То что я теперь спасен от масс-медиа – тоже допустим. – кивнул папа. – Ты мне можешь объяснить почему радиоприемник не только счастлив, но и весь мокрый? От счастья взмок?
— Нет. Взмок он от воды. – пояснил Арслонтандиливкак. – Я его в ванну окунал. Вчера. Пробки аж выбило.
— Зачем? Ты крестил включенный радиоприемник? – несказанно удивился папа.
— Да ну. Ты думаешь, что я дурак совсем что ли? – обиделся Арслонтандиливкак. – Это был научный эксперимент. Ну или антинаучный, если с твоей точки зрения. Могу рассказать, если тебе интересно.
— Ну-ка, ну-ка. – приготовился слушать папа.
— Сначала вводную – есть предметы неодушевленные. Типа табурета, ботинок, зеркала, или того же радиоприемника. А есть одушевленные…
— Типа тебя. – кивнул папа. – Любимый радиоприемник отца грохнуть – деяние достойное слабоодушевленного предмета.
— Реплики потом. – строго сказал Арслонтандиливкак. – Ну так вот. Предположив, что неодушевленные предметы считаются таковыми просто потому, что лишены возможности разговаривать, и что умение разговаривать – еще не признак существование души, например – попугаи. Ну или дворник наш, который меня вчера ни за что обозвал матерно и совком в меня кинул – разговаривает, но душа у него навряд ли есть. Ну или там еще другие говорящие животные…
— Которые отцовский радиоприемник в ванной топят. – опять прервал папа.
— Я сейчас прекращу объяснять и дам тебе проораться. – пригрозил Арслонтандиливкак. – Что тоже будет оспаривать факт существования в тебе души. Говорить дальше?
— Молчу. – пообещал папа. – Говори.
— Воот. Собственно вопрос стоял так – нельзя ли перенести дар речи на неговорящие предметы. С говорящих. Говорящий предмет – твое радио. Я знаю, знаю. Ты скажешь о диджеях и дикторах. Ты их видел когда-нибудь? Я – нет. Даже если предположить, что видел нескольких – где гарантия, что радио не говорит их словами, просто потому что считает, что так надо. Вот сейчас диджеи говорят, а радиоприемник – молчит. Потому что дар речи я у него забрал. Ну или он сам решил, что далее можно не говорить, пройдя очищение водой. Пока все понятно?
— Угу. – фыркнул папа. – Пока все прозрачно. Ахинея.
— Да, да. Я продолжу. – кивнул Арслонтандиливкак. – Если радиоприемник лишается способности говорить, окунувшись в воду, где он теряет свой дар речи? Правильно! В воде! Стало быть, резонно было бы предположить, что дар речи остается в воде.
— Бред! Ну бреееед же! – взвыл папа. – Это короткое замыкание! Оно выводит радиоприемник из строя! Там просто что-то сгорает.
— Какая разница, как называть вещи? – поднял бровь Арслонтандиливкак. – Короткое замыкание, длинное замыкание, лишение дара речи, лишение стимула к разговору – все это может быть попросту разными названиями одного явления. В общем, я предположил, что в воде остается то, что заставляет радиоприемник говорить.
— Слава богу, что ты не решил, что после телевизора в воде останется то, что заставляет телевизор не только говорить, но и показывать. – вздохнул папа.
— Была такая мысль. Но побоялся, что ты поведешь себя неадекватно. Я решил попробовать на радиоприемнике. Потом набрал воду из ванной в пульверизатор и обрызгал твои ботинки. Они не заговорили.
— Ты намочил мои ботинки?! – вскричал папа.
— Дважды. – кивнул Арслонтандиливкак. – В первый раз я решил, что концентрация слишком мала и ботинки поэтому не говорят. И тогда я решил выпарить воду. Между прочим, это трудно – выпарить целую ванну воду. Я выпаривал в электрочайнике, до одной десятой объема и сливал в ведро. Пока не образовалось ведро концентрата.
— И сырость на кухне пока не образовалась. – зарычал папа. – С утра проветриваем.
— Тогда я обрызгал твои ботинки еще раз. Но уже концентратом. – не обратил внимания на рычание папы Арслонтандиливкак. — И тогда все подтвердилось!
— Что подтвердилось? – не понял папа.
— Твои ботинки заговорили. Тебе, кстати, надо чаще менять носки. – спокойно ответил Арслонтандиливкак.
— Бред. Говорящих ботинок не бывает. – убежденно сказал папа.
— Конечно. Гораздо проще все отрицать, чем выйти в прихожую и поговорить со своими ботинками. – ехидно сказал Арслонтандиливкак.
— Угу. Я вот сейчас сбегаю до прихожей и спрошу у них — как они думают дойти до работы мокрыми! И если не добьюсь внятного ответа – пеняй на себя. – пригрозил папа и пошел к обувному шкафу.
— Выглядишь фигово. – сказало зеркало в прихожей папе. – Прическа ни к черту и килограмм десять лишних.
— Чтооо?! – испугался папа.
— Я зеркало тоже обрызгал. – крикнул из кухни Арслонтандиливкак.
— Да я ж и не говорю ничего нового для тебя! – захихикало зеркало. – Чего ты пугаешься?
— Что за жизнь у человека, а?! – закричали радостно из обувного шкафа. – Выглядит фигово, ботинки мокрые, носки вчерашние….Вот же свалилось.
Папа тихонечко всхлипнул и метнулся в спальную к комоду.
— Паап? Ты чего молчишь? – крикнул из кухни Арслонтандиливкак. – Иди сюда – тут радиоприемник твой заговорил. Своими словами, правда. Умные вещи говорит, кстати. Ты чего молчишь там?
— Физкультурой решил заняться наверное! – пробасило зеркало. – Отжимается, наверное.
— Летние туфли небось достает. – обиделись ботинки.
— Цыц все! – закричал папа. – Носки я меняю! Носки!
— Под меня не бросай только, я тебя прошу. – попросила кровать, на которой сидел папа.
— Арс! Это хулиганство! – закричал папа. – Тебе так интересно то, что может тебе рассказать наша кровать?! Как ее заставить замолчать?
— Я случайно попал на нее. Вытри тряпкой мокрой. – отозвался Арслонтандиливкак. – Концентрация и уменьшится. Делов-то.
— О дааа. Помой меня, деткаа! – захихикала кровать.
— Мы все будем чисто немыми! – подхватили ботинки и зеркало.

Пучок моралей:
1. Ммммм… как орбит-мораль
2. После дня рождения Дмитсергеича я купил себе Орбит-Перегар.
3. Все зло мира — от похмельных морализаторов.
4. Никакой морали, сталбыть, не будет.